Te amo, incluso sin saber, si tú existes.
No es esto la memoria, sino algo distinto, comparable únicamente a lo flexible
de la hierba, que avanza en el fondo tras la corriente,
Alfombra de cristal, engañoso acercamiento.
Alejando la ilusión de las fibras del cabello, recorriendo las amargas hebras,
frotando las submarinas hierbas, colándose hacia el estuario,
Congelados libros, la blanca cosecha, el vino blanco en la estrechez de las botellas,
Te amo, incluso sin saber, si existes o existo…
Estuario, donde la solemnidad del océano trae a la memoria de un salvaje ángel,
un circuito de luz, inmovilizando las soberbias alas,
Hacia la plenitud se enhebra, el nombrado océano, con áspero capricho
a la envidiosa orilla, como un insensato hilo de seda
a las tijeras.
Después vigila el curso de los lagartos sobre los esquistos.
Busca los rasgos que faltan entre los trozos de cuarzo, del provocador sol,
las líneas faltantes, sobre las que una piedra es lanzada a la boca -es difícil dicen que te pertenecen sólo a ti.
Incluso si no estás en absoluto, como yo…
~
Hablar sobre poesía significa hablar de nada;
quizá, sobre algunas limitaciones externas
(donde la lengua se devora),
discerniendo/ determinando el deseo
penetrar esta nada, en la ley, en la pupila,
para encontrar en sí mismo la presencia-
es posible.
La muerte no puede ser cambiada por nada;
La sinceridad- es una actividad insaciable
de transición, de fluctuación hacia lo contrario.
Antes de todo: te-amo-no-te-amo-no
la conciencia se desvanece en los márgenes.
No queda más tiempo para la expresión
ha sido eliminada por la simultaneidad.
¿Dónde encontrar a un hombre, que baile como una vela?
Escucha como el segundo milenio
está alcanzando la orilla con las algas del agua.
Tus labios desecan el polen, polinizando el regazo,
los muslos abiertos y el pecho.
Recuerdo el momento en la fría noche
la lámpara de queroseno de lilas reverdeciendo con sus bordes.
El halo de la llama del queroseno un hemisferio esmeralda;
invocando a las polillas desde la oscuridad.
El arco del cenit de agosto con una hoz estrellada
indicándoles el camino, la revelación del siglo de reducida materialidad.
La pantalla y las letras- son la historia,
el archivo pulsante de nadir, en el que como combustión
de mariposas aparece la definición de la noche.
Se incendian las ramas de los jardines,
se manifiestan los campos magnéticos de las palabras,
envueltos en la nada.
¿Qué más puedo decir? ¿Qué más hay que decir?
Dentro de ti se desliza, en el delta del río
Abriéndose, como un arco cuya cuerda ha sido desgarrada por el silencio.
Arkadii Dragomoshchenko (Potsdam, 1946-San Petersburgo, 2012)
Versiones de Indira Díaz
/
Я люблю тебя, даже не зная, есть ли ты вообще.
Но это не память, а что-то другое, сравнимое лишь с гибкой
травой, бегущей по дну за теченьем,
Ковер из стекла, лживое приближенье.
Отделять от надежд волокна волос, перебирать их горькие пряди,
перетирать подводные травы, пробираться к устью,
Морозные книги, белое жнивье, белое вино в узких бутылках.
Я люблю тебя, даже не зная, есть ли ты вообще — есть ли я…
Устье, где торжество океана напоминает дикого ангела,
цепью из света, сковавшего надменные крылья,
К полноте пробираться, именуемой океаном, изрезанной прихотливым
завистливым берегом, словно шелк предвечный безумными
ножницами.
Затем следить бег ящерицы в горючих скалах.
Искать черты недостающие среди обломков кварца, дразнящего
солнце,
недостающие линии, о которых, ворочая камень во рту — трудно
молвить, что принадлежат они только тебе,
даже если нет тебя вовсе, как и меня…
~
Говорить о поэзии означает говорить о ничто;
возможно – о внешнем ограничении
(у которого язык пожирает себя),
обнаруживающем/устанавливающем желание
проникнуть в это ничто, в закон, в зрачок,
чтобы встретить свое присутствие –
что возможно.
Смерть не обменивается ни на что.
Искренность – это неутолимое действие
перехода, колебания к противоположному.
Скорее всего: я-люблю-тебя-не-люблю-я-не
на окраине выцветает сознания.
Для высказывания не остается времени,
поскольку оно изымается одновременностью.
Где найти человека, танцующего как свеча?
Слушай как второе тысячелетие
лижет берег водорослями вода.
Губы твои сушит перга, опыляя колени,
раскрытые бедра и плечи.
Я вспоминаю пору, когда в холодной
ночной сирени керосиновая лампа зеленела ребром.
Зона керосинового огня, изумрудная полусфера,
призывала из тьмы мотыльков.
Зенита августовская дуга звездным серпом
указывала им путь откровения веки срезавшего вещества.
Экран и буквы – это и есть история,
архива пульсирующий надир, в котором, как сгорание
мотыльков появляется описание ночи.
Загораются пряди сада,
проявляются магнитные поля слов, оплетающие ничто.
Что сказать мне еще? Что выговорить?
Соскальзывая в тебя, в междуречье размыкающую себя,
луку подобно, чья тетива беззвучием перекушена.
No hay comentarios.:
Publicar un comentario